Я мастеровит. И руки у меня - не абы откуда, а из плеч растут.
А то, что на плечах вместо головы задница — это уже генетические нюансы и стечения.
Поначалу-то я, в смысле рукастости, категорически в папу шёл и, когда все мастерили скворечники, лепил такие косые гробики, что в них даже клопы ласты клеили.
А потом неожиданно двинул вдруг в мамину сторону.
Причём не только - грудью и бёдрами, но и домовитой жилкой. А именно – рукоделием и рукоблудием.
Творческим, разумеется.
И на уроке труда, когда все светильник выстругивали, тоже впервые выстругал нечто полезное. С лампочкой.
Трудовик сие ректоскопом назвал. То есть, он лишь обозначил место его предназначения, а название я уже сам, в энциклопедии вычитал.
Но именно тот, гладко отшкуренный засветильник широкого действия, и стал, так сказать, первой ласточкой в моём скворечнике.
В созидательном смысле, разумеется.
Ну, а уж потом пошло-поехало: упавшее тесто, сгоревший пирог, не поднятый вовремя утюг, солнечный день - в ослепительных снах.
И как результат - группа крови на рукаве. Поскольку, когда молотком - по пальцу, там - и на рукаве, и на стене, и на линолеуме в радиусе двух метров.
Ибо хоть руки-то у меня и от мамы, но глазомер-то папин остался.
А мой папа такой строитель, что только роты умел строить!
Так что я типичная жертва генетического перекоса, следствием которого, во мне остро противоборствует пространственный кретинизм с неукротимой мастеровитостью.
Иными словами, и не делать я не могу, и делаю так, что потом доктора удивляются: «Как это вас угораздило?».
А что прикажете, если мастеровитость во мне не затыкается?
«Ты плиточник! – орёт - Ты плиточник!».
А умелость в корыте уже голыми руками цемент вымешивает.
А те потом набегают, с бинтами и клизмами, крича: «Вы что йог?! Почему не кочергой, а руками горящие угли ворочали?!».
А я им: «Я - не йог! Я – плиточник!»
А что мне им - про строителя отца и сноровистую мать рассказывать?!
Это ведь она, сноровистость эта, орала во мне, когда трубу прорвало: «Не вызывайте никого, я сам всё сделаю!».
А потом меня всей бригадой откачивали, так я той воды нахлебался, пробоину ключом закручивая.
Потому что мамины ручки-то вращают, а папин мозг им не то направление задаёт!
Ему же всегда: что восток, что запад – всё едино было, и оттого своё детство я в трёх соснах и в соплях провёл, ожидая волков и спасателей.
Я и сейчас, благодаря отцу, если «вправо» крикну, мои дети «влево» выворачивают. Потому что и меня знают, и дедушку. И «право» от «лева» также по наитию распознают. Ибо дегенеративные гены у нас – доминантны. А рецессивных мы не признаём. Не водятся у нас рецессивные!
Потому и жена, когда попросила меня дом камнем обложить, я тут же с радостью и обложил. Складно и убористо.
Жену, разумеется. Болтаясь в стропах, как подстреленный диверсант.
Хотя ведь заранее догадывался, чем дело кончится, но воспротивиться собственной умелости так и не смог.
Она орала, металась во мне, как блаженная: «Я смогу! Я каменщик!».
И в результате – даже на ногах ногти сорвал. Потому что, как кот, по отвесной стене перебирал четырьмя лапками... Лестница накренилась, и кривой мозжечок, доставшийся мне от дедушки, свихнулся окончательно!
Правда, камни потом ещё долго глаз радовали. Месяца два, как минимум. Прежде, чем осыпались все, к чёртовой матери. Ибо стена с перекосом оказалась, а я с косоглазием.
А это такое беспроигрышное сочетание, что от него всё сикось-накось идёт.
Я так потом жене и сказал: «Накось, мол, выкуси, чтоб я ещё хоть раз в твои авантюры ввязывался!».
Сказал и ввязался, по причине того, что во мне столяр и плотник заговорил.
И хоть я понятия не имею какая между ними разница, но оба они во мне отчаянно завопили: «Всем стоять! Не нужно покупать мебель! Я сам её сделаю!».
И давай циркулярки, ножовки, стамески скупать.
А потом хрясть – палец! Хрясть – второй! Хрясть – третий!
И это ещё только раскладывая инструмент.
Жена мне в ноги, мол: «Умоляю, распишем на платежи! Всё равно дешевле, чем больничные сборы оплачивать!».
А я ей: «Нет! Я уже тысячи на инструменты спустил! Дай хотя бы отбить!».
И отбил, разумеется.
Тут же. Сразу же. Голову.
Балка соскочила и врезала...
А как ей не соскочить, если её длину мой папа через меня рассчитывал? Дотянулся генетически, и оттяпал на пару сантиметров лишку. Правда, благодаря мамочке, ровненько, как по линеечке. Вот той линеечкой меня и шандарахнуло!
А потом уже, когда из обморока вышел да во вкус вошел, я такие шедевры начал выдавать - мебельные, что любо дорого. И шкафы, и полки, и столы, и стулья. Одних королевских опочивален пять штук сколотил.
Жена орёт: «Остановись уже! Хватит!»
А я не могу. Хожу в бинтах, лангетах, гипсах, на перевязи, и раз в неделю строго переливание крови делаю.
Потому что, как ни крути, а три литра за неделю выплёскивается.
Остановился только, когда циркулярка гикнулась. Замолотила мне штанину с ногой, и подавилась моей берцовой. Крепкая у меня оказалась берцовая, прочная!..
Зато мебели на три дома настрогал.
Правда, дверки в шкафах не закрываются, столы раскачиваются, и дети себя к кроватям ремнями на ночь прихватывают, чтоб не скатываться. Но количеством – отбил всё, как и планировал.
И затраты, и организм - напрочь!
Потому что - не важно столяр ты или плотник, и знаешь ли какая между ними разница - главное, чтобы руки у тебя из плеч росли.
А то, что на плечах вместо головы задница — это уже генетические нюансы и стечения.
© Эдуард Резник